Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю

Под столом Рины стоял небольшой морозильник, который компания установила специально для нее. Каждое утро Рина неслась к нему, раскрывала свой герметичный пакет для обеда, затем из термоса, наполненного кубиками льда, доставала пакет для бутербродов, в котором лежал ее единственный кубик льда. Она осторожно помещала его в морозильник, вздыхала, садилась на стул и ждала, когда успокоится сердце.

В маленьких офисах, окна которых не выходили на бухту, сотрудники занимались тем, что искали на своих компьютерах ответы на вопросы, задаваемые людьми, окна чьих кабинетов выходили на бухту. Работа Рины заключалась в том, чтобы собирать эти ответы и, используя правильные шрифты, размещать их в нужных местах на соответствующих листах бумаги, а затем отправлять эти листы людям в офисах с видом на бухту. Иногда сотрудники в маленьких офисах были слишком заняты и надиктовывали ответы на кассеты. Рина набивала эти ответы на клавиатуре.

Рина обедала за своим рабочим столом. Хотя и могла отойти ненадолго на некоторое расстояние от своей души, не чувствуя себя плохо, Рине нравилось оставаться как можно ближе к морозильнику. Когда ей приходилось отходить на некоторое время, например, чтобы отнести конверт в какой-нибудь офис на другом этаже, она представляла, как внезапно в здании отключается электроэнергия. Задыхаясь, она бежала по коридорам, чтобы быстрее добраться до безопасного места рядом со своим морозильником.

Рина пыталась не думать, как несправедлива была к ней жизнь. Родись она до изобретения специалистов компании «Фриджитэйр», не выжила бы. Ей не хотелось быть неблагодарной, но иногда ее существование казалось просто невыносимым.

После работы вместо танцев, куда шли остальные девушки, или свиданий она целыми ночами сидела дома и читала биографии, чтобы затеряться в жизнях других людей.

* * *

Утренние прогулки с Т. С. Элиотом. Мемуары.

С 1958 по 1963 г. Элиот состоял членом Комиссии по исправленной Псалтири из Книги общественных богослужений. К тому времени он был уже нездоров и избегал лишний раз открывать свою жестяную банку с кофе.

Он сделал только одно исключение из этого правила, когда Комиссия приступила к правке 22-го псалма. Четыре века назад епископ Каверсдейлский очень фривольно подошел к переводу этого псалма с иврита. Верным толкованием центральной метафоры псалма на английском языке, по общему мнению Комиссии, должно быть «долина кромешной тьмы».

На заседании впервые за несколько месяцев Элиот заварил чашку своего кофе. Я не могу забыть тот глубокий аромат черного кофе.

Элиот отпил глоток, а потом своим завораживающим голосом, который запомнился нам после прочтения «Бесплодной земли», он прочитал традиционный перевод, смысл которого каждый англичанин впитывает вместе с молоком матери: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла».

Единогласно решили оставить версию Каверсдейла, какой бы приукрашенной она ни казалась.

Думаю, людей всегда удивляло, насколько Элиот был привержен традиции, верен англиканской церкви, насколько глубоко его душа была проникнута английским духом.

Я считаю, что в тот день был последний раз, когда Элиот попробовал свою душу. Я часто думаю, что хотел бы еще раз почувствовать тот аромат: горький, жженый и умиротворяющий. В нем был не только дух настоящего англичанина, но и гений поэзии.

* * *

Вымерить кофейной ложкой жизнь, – подумала Рина, – порой это может показаться действительно ужасным. Может, поэтому у Элиота не было чувства юмора.

Однако душа в кофейной жестяной банке казалась по-своему милой. Она оживляла воздух вокруг него, пробуждала всех, кто слышал его голос, делала их открытыми, внимающими тайнам его тяжелых для понимания, глубоких строф. Элиот не мог написать, а мир не понял бы «Четыре квартета» без аромата его души, без резкости, которую она придавала каждому слову, без острого привкуса, который не покидает вас, когда вы попробовали что-то по-настоящему значительное.

Я хотела бы услышать песнь, что пропели бы мне русалки, – подумала Рина. – Может, это снилось Элиоту после того, как он выпил свой кофе?

Вместо русалок той ночью ей снились ледники. Километры и километры льда, которые не растаяли бы и за сотню лет. И хотя вокруг не было никаких признаков жизни, Рина улыбалась во сне. Это и было ее жизнью.

* * *

На работу вышел новый молодой человек, и Рина сразу же поняла, что долго он в своем офисе не продержится.

Его рубашка вышла из моды несколько лет назад, а туфли даже не были начищены. Он не отличался ни высоким ростом, ни заостренным подбородком. Его маленький офис располагался вниз по коридору от рабочего места Рины, а единственное окно выходило на соседнее здание. На двери висела табличка Джимми Кесноу. По всем признакам он являлся одним из тех безымянных, амбициозных, разочарованных молодых людей, которых это здание ежедневно пропускает через себя.

Но Джимми казался самым простым и интересным в общении человеком из всех, кого знала Рина. Где бы он ни появлялся, всем казалось, что он на своем месте. Он не шумел, не выплевывал слова со скоростью пулемета, однако органично вливался в любую беседу, и его слушали в любой компании. Он мог сказать всего пару слов, а люди уже смеялись, а потом чувствовали, что стали чуть-чуть остроумнее. Он улыбался людям, а они ощущали себя более счастливыми, симпатичными и даже красивыми. Каждое утро он входил и выходил из офиса со значительным видом, но вместе с тем был готов остановиться в любой момент и непринужденно поболтать о том о сем. В офисах после его ухода двери оставались открытыми, потому что сотрудники просто не хотели их закрывать.

Рина видела, что девушка на соседнем рабочем месте прихорашивалась, когда слышала голос приближающегося Джимми.

Очень трудно было вспомнить, как они существовали в офисе до прихода Джимми.

Рина знала, что молодые люди не задерживались подолгу в небольших офисах, окна которых выходили на аллею. Они быстро перемещались в офисы с видом на бухту, а то и на следующий этаж. Рина представляла, что его душа, скорее всего, – это серебряная ложечка, такая блестящая и желанная.

* * *

Суд над Жанной д'Арк.

«По ночам солдаты и Жанна спали вместе на земле. Когда Жанна снимала броню, мы видели ее красивую грудь. Но никогда она не возбуждала во мне земных страстей.

Жанна сердилась, когда солдаты сквернословили в ее присутствии или говорили о плотских утехах. Она всегда прогоняла женщин, следовавших за солдатами, грозя им своим мечом, если только солдат не обещал жениться на такой женщине.

Чистота Жанны была связана с ее душой, которую она всегда носила на теле: и когда шла на битву, и когда готовилась ко сну. Это была ветка бука. Недалеко от Домреми, ее родной деревни, рос старый бук, который по весне называли Дамским деревом. Ее душа была с этого дерева, и ветвь источала тот же аромат, что и Дамское дерево весной. В этом клятвенно уверяли все, кто знал Жанну еще маленькой девочкой.